Будем меняться мужьями? - Страница 35

Кирилл поморщился. Ему было неловко за Элю и очень ее жалко. Жена перевела дух.

– Вот ты подумай, – сказала она, – и увидишь, что я права. И Галя рада будет. Она на эту половину теперь и не рассчитывает.

– Я ей уже сказал, что отдам все.

– И она согласилась!

– Н-не совсем. Но я ее уговорю, – решительно заявил Кирилл.

– Ты сумасшедший, – ужаснулась жена. – Твоя мать хотела другого! – Она зарыдала, сквозь слезы продолжая выхлипывать свои аргументы и соображения. – У нас ведь… тоже дети, они же растут, сколько всего нужно… а ты… Мать тебе добра хотела… думаешь, ей бы это понравилось?.. Что ж она, по-твоему… слабоумная была… да? Не ведала, что творила, по-твоему?..

– Элечка, ну Эль, – пытался успокоить жену Кирилл, – да забудь ты про это наследство, жили ж без него, и совсем неплохо жили, ну милая, ну не плачь…

– Да-а, не плачь… Мама нам добра хотела…

– Вот именно! – закивал он, вытирая ей слезы платком. – А если я поступлю как-то иначе, мне будет очень плохо. Не могла же моя мама желать, чтобы из-за ее наследства мне стало плохо! Элька, ну забудь ты об этом, как будто ничего и не было…

Но жену переубедить не получалось. Поступок Кирилла, казавшийся ей таким странным и эгоистичным, словно вдруг разрушил в ней какие-то глобальные представления о жизни. Если до этого случая она считала себя счастливой женой, защищенной от любой враждебности мира семейной крепостью, то теперь испытала внятное чувство неустойчивости собственного положения.

По прошествии полугода со дня смерти матери Кирилл вступил в права наследства со всеми вытекающими из этого расходами, сдал квартиру и открыл сестре счет в банке, куда ежемесячно должны были перечисляться деньги от квартиросъемщиков. С Элей, конечно, помирились, но она изменилась, стала как-то суше и самостоятельнее. Жизнерадостности в ней поубавилось, зато проявилась раздражительность и какая-то житейская женская цепкость.

Время шло, и многое менялось – но только не Кирилл. Как ни был он привязан к жене и детям, а видели они его дома по-прежнему куда реже, чем коллеги из лаборатории в институте. Сын и дочь скучали, Эля сердилась. С тех пор как они разошлись во мнениях о завещанной квартире, многие мелочи, на которые прежде она не обращала внимания, стали вызывать ее раздражение. Он замечал это и ждал, когда обида за передаренное наследство наконец утихнет. Но у Эли, похоже, уже вошло в привычку придираться по пустякам, провоцируя ссору.

– Ты, наверное, думаешь, что образование для дошкольников у нас бесплатное, мой бедный рассеянный муж, – начинала она делано невинным тоном. – И тебе, вероятно, кажется, что цены на детские вещички по-прежнему копеечные, прямо как в ваши времена. – Когда Эля злилась, она всегда любила подчеркнуть имевшуюся между ними разницу в возрасте. – А все изменилось, мой дорогой. А ты и не заметил, да? Конечно! Тебе ли заниматься такими пустяками!

– А что такое, Элечка? – миролюбиво откликался муж.

– А то, Кирюшечка, что мне денег не хватает. Я Стасика в школу искусств вожу. А Олю на балет. Не догадываешься, сколько это стоит? Про одежду уже и не говорю, скоро нам вообще придется детей по добрым людям одевать! – словно разбегаясь, больше и больше повышала Эля голос. – Тебе же на все плевать! Ты же не занимаешься ни детьми, ни домом, ни хозяйством, все на мне! Крутись как хочешь, дорогая жена. Ладно. Я готова. Но тогда хоть денег приноси достаточно!

– Эль, ну я же неплохо зарабатываю, – смущался муж.

– Не плохо. И не хорошо, – возражала жена. – Нам не хватает, говорю тебе!.. Зато мы благородные! – бормотала обиженно и зло. – Можем себе позволить швыряться наследством! А мне такое великодушие не по карману, мне приходится детей поднимать. Знаешь сколько всего детям нужно? Хотя откуда тебе знать…

Между тем работы у него только прибавлялось, проекты были один другого интереснее. С некоторых пор институт сотрудничал с Шеффилдским университетом, международный научный авторитет Кирилла рос, и в конце концов ему поступило прямое предложение переехать в Шеффилд на хорошую должность с хорошей зарплатой.

Новость ошеломила Элю.

– Это точно? – Она прижала сложенные кулачки к груди. – Это уже не сорвется?

– Предложение англичан вполне серьезное, – кивнул Кирилл задумчиво, – только…

– А когда? – еле вымолвила так и вспыхнувшая нежданным счастьем Эля.

– Формальности потребуют некоторого времени, но…

– Сколько? – перебила жена.

– Ну… сколько-то месяцев… не знаю… полгода, год… – неуверенно пожал плечами Кирилл.

– Так долго! – вскрикнула она, сразу становясь несчастной.

– Элечка, да подожди ты, дело же не в том. Я еще вообще не решил, нужно мне это все или нет.

– Как! Как так – не решил! Послушай, Кирюш, – залепетала напуганная Эля, – ты знаешь, я давно хотела тебе сказать… Тогда, с Галей, ты был прав. Тогда прав, точно, я теперь понимаю. У тебя же перспективы, ты умный, талантливый… А у Гали ничего. Ты молодец. Тогда… Но сейчас! Кира, сейчас! Как можно о чем-то думать, когда такое предложение?..

Теперь Эля почти ежедневно интересовалась, не пора ли уже собирать чемоданы в Шеффилд. Она без устали напоминала Кириллу, что нужно успеть сделать массу дел, хлопотать о сдаче квартиры, оформлять документы… Муж в основном отшучивался. Тянул время – от предложения не отказывался, но и не давал окончательного согласия. «Не то что не хочу… – рассуждал сам с собой. – Сложно это все. А собственно… и не хочу. Вообще не представляю, как я могу тут все бросить. Как?! Ту же лабораторию… Галю… Да все! Конечно, можно приезжать, но это ведь совершенно не то… Интересно Гумилев пишет – биополе человека от рождения настроено на этническое поле. А в другом этносе подстройки нет, нет интерференции волн, все идет вразнобой, отсюда, по его мнению, дискомфорт, называемый ностальгией… Да что там интерференция! Просто все мое здесь! Ну отрывать, что ли, с мясом? Зачем?! Смыться, оставить всех своих… Не думаю, что у меня это получится». Чем больше он задумывался, тем больше находил причин для отказа.